Потеря близких людей есть одно из величайших бедствий, постигающих человека в этой земной жизни. За утешениями в подобного рода несчастиях обращались очень многие и к преосвященному епископу Феофану, прося его наставлений и молитв. Епископ Феофан обыкновенно удовлетворял просителей и в своих письмах давал ответы на вопросы, обращенные к нему. Письма эти по своей простоте и вместе с тем по глубокому пониманию духовной жизни имеют руководственное значение для всех.
Епископ Феофан считал, что при гробе близких и дорогих нам людей вполне естественно поскорбеть и поплакать, но эта скорбь должна быть умеренная и отнюдь не должна переходить в отчаяние. «Нельзя не поскорбеть, – писал святитель одному лицу по случаю смерти родителей, – такова уж душа наша, но в меру, и притом небольшую. Что главное у человека, тело или душа? Душа главное. Когда душа жива, и человек жив. А когда умирает, что умирает, душа или тело? Тело, а душа остается жива. Стало быть, yмершиe живы, живы и ваши родители. Они только отлучились от вас и стали жить в другом месте. Туда же и вы в свое время перейдете и увидитесь. Разлука у вас только временная. Потому и говорю, что не поскорбеть нельзя, только немножко, как скорбят, когда выезжают из дома в школу. Так случилось у нас, что умерших мы воображаем такими, какими они были, когда лежали в гробу... и затем, в могиле, и даже причитываем: как тебе там темно, как тебе там тесно, как тебе там сыро... А между тем там совсем нет тех, кого оплакиваем. Они в другом месте, и даже около нас, только в другом совсем виде».
«Плачьте, плачьте, – писал в другом месте святитель одной матери. – В этом ничего нет неестественного и укорного. Диво было бы, если б мать не поплакала о смерти дочери. Но при этом надо знать меру: не убиваться и не забывать тех понятий о смерти и умерших, которые даются нам христианам. Умерла! Не она умерла; умерло тело; а она жива, и также живет, как и мы, только в другом образе бытия. Она и к вам приходит и смотрит на вас. И, надо полагать, дивится, что вы плачете и убиваетесь, ибо ей лучше. Тот образ бытия выше нашего. Если б она явилась, и вы попросили ее войти опять в тело, она ни за что не согласилась бы. Зачем же вам вступать с нею в такое разногласие? Желать того, что ей противно? Какая тут будет любовь?»
«Нельзя не пожалеть, что не пришлось вам в последний раз взглянуть в очи ее, последнее услышать слово от нее, последнее дать ей объятие материнской любви. Ну – вот и поплачьте. Только немножко. Телесные очи ее закрылись, а душевными она смотрит, смотрите и вы на нее душой своей. Не воображайте ее в могиле. Там ее нет; там тело ее, а она вне и теперь может быть при вас стоит. Язык ее замолк, но она не лишена возможности говорить вам в сердце. Внимайте и услышите: «Мамочка! Не тужи и не убивайся. Я с тобой, и мне очень хорошо!» Отвечайте же и вы ей: «Ну, слава Богу, что тебе лучше». Объятия застыли, не прострутся более. Но она собой, как душа, может объять душу вашу, и так же тепло, как теплы обычные объятия. Отвечайте же и вы спокойной, не мятущейся, теплой памятью о ней».
На вопросы, что делается с усопшими, святитель писал: «Тело возвращается в землю, а душа получает от Господа особое некое место по своему устроению, где и пребывает до скончания века, в чаянии радостном или в нечаянии ужасательном. То – закрытая для нас страна. Что там, с точностью не определено в подробностях... Одно точно определено... что тамошнее состояние вполне соответствует тому, как настроит себя человек здесь на земле. Как настроить – широко разъяснено в Евангелиях и посланиях. Это и есть теперь для нас главное. Как цель не на земле, а в другом образе бытия, то разумно всю заботу обращать на то, чтобы добре приготовиться туда. – Не приготовимся... все пропало». «Не мучьте себя пытанием, что там и где будем. А когда в уме народятся такие вопросы, говорите себе: хорошим там будет хорошо, а худым худо; соответственно сему и место там будет для одних светло, для других – не светло».
Почему мы поминаем усопших? «Потому, – отвечал святитель, – что так заповедано нам делать. А что заповедано, видно из того, что в Церкви Божьей не было времени, когда бы не творилось это поминовение. Значит это идет от апостолов и Самого Господа». На необходимость поминовения усопших указывает и то обстоятельство, что умершие, как сказано было выше, продолжают общение с нами: «Отшедшие живы, и общение у нас с ними не пресекается. Как о живых молимся мы, не различая, идет ли кто путем праведным, или другим: так молимся и об отшедших, не доискиваясь, причислены ли они к праведным или к грешным. Это долг любви братской. Пока последним судом не разделены верующие, все они живые и умершие единую Церковь составляют. И все мы взаимно друг к другу должны относиться, как члены одного тела, в духе доброхотства и любительного общения, и живые и умершие, не разгораживаясь пополам умиранием». «Участь отшедших не считается решенной до всеобщего суда. Дотоле мы никого не можем считать осужденным окончательно, и на этом основании молимся, утверждаясь надеждой на безмерное милосердие Божие».
Особенно горестно бывает для родителей потеря детей в раннем возрасте. Многие бывают даже склонны думать, что это посылается в наказание родителям за их грехи. В письмах еп. Феофана мы находим на это такой ответ: «Это не всегда бывает в наказание. Бывает это во благо детей и самих родителей. Мы слепы и не видим сего... а не видевши ропщем... и хульно о Боге думаем, будто Он не прав. А Он все устраивает наилучшим образом». В другом месте, подробно развивая ту же мысль, еп. Феофан пишет в утешение одной скорбящей матери следующее: «Дочь умерла, хорошая, добронравная. Надо говорить: слава Тебе, Господи, что убрал ее поскорее, не дав ей впутаться в соблазны и обольстительные утехи мира. А вы скорбеть: зачем Бог избавил ее от этих увлечений и взял ее в царство Свое святое чистой и непорочной. Выходит, лучше бы, если б она выросла, пустилась во все тяжкие, что ныне очень не дивно, особенно для таких симпатичных, какой, как говорите, была почившая. Вот мудреная мать – жалеющая, что дочь спасена, а не погублена».
Наконец в заключение приведем еще два отрывка из писем еп. Феофана.
Письмо к умирающей сестре: «Прощай сестра! Господь да благословит исход твой и путь твой по твоем исходе. Ведь ты не умрешь. Тело умрет, а ты перейдешь в живой мир, живая, себя помнящая и весь окружающий мир узнающая. Там встретят тебя батюшка и матушка, братья и сестры. Поклонись им, и наши им передай приветы и попроси попещись о нас. Тебя окружат твои дети со своими радостными приветами. Там лучше тебе будет, чем здесь. Так не ужасайся, видя приближающуюся смерть: она для тебя дверь в лучшую жизнь. Ангел Хранитель твой примет душу твою и поведет ее путями, какими Бог повелит. Грехи будут приходить – кайся во всех и будь крепкой веры, что Господь и Спаситель все грехи кающихся грешников изглаждает. Изглаждены и твои, когда покаялась. Эту веру поживее восставь в себе и пребудь с нею неразлучно. Даруй же тебе, Господи, мирный исход! День, другой и мы – с тобой. Потому не тужи об остающихся. Прощай, Господь с тобой!»
Из письма к мужу умирающей сестры: «...У отошедших скоро начинается и подвиг перехода через мытарства. Тут нужна сестре помощь. Думайте об этом, и вы услышите вопль: помоги! Вот на что надлежит нам устремить все внимание и всю любовь к ней. Я думаю, самый действительный показатель любви вашей к усопшей будет то, если вы с минуты отхода души погрузитесь в молитву о ней в новом ее состоянии и новых неожиданных нуждах. Начав так, непрестанно молитесь Богу о помощи ей, особенно в продолжении шести недель, да и далее. В сказании Феодоры – мешок, из которого ангелы брали, чтобы отделываться от злых духов, были молитвы ее старца. То же будут и ваши молитвы. Не забудьте так сделать, – вот и любовь! Поскорее и меня известите... и я тоже начну, и дети пусть так делают... А слишком горевать и убиваться – мало имеет смысла».
